На днях известный писатель Борис Акунин встретился со своими читателями в новом книжном магазине «Москва», что на Воздвиженке. Надо сказать, что писатель впервые опробовал такой формат общения – до этого в книжных столицы ни разу не выступал. Потому желающих пообщаться оказалось предостаточно.

Акунин начал с «литературной игры» – небольшой восточной мистификации в стиле его романов, чем окончательно покорил аудиторию. Беседа продолжалась больше часа, темы поднимались самые разнообразные: социальная проблематика, вопросы литературы и кинематографа, национальный менталитет, религиозные практики и даже мастерство гейш. Корреспондент iworker сделал акцент на профессиональных вопросах и образовании.   

– В одном из интервью вы признались, что с подозрением относитесь к дебютантам, да и к молодежи в целом. Вы считаете, что молодые люди недостаточно ответственно подходят к профессии? К профессиональной этике, например?

– Не хочу никого обидеть, но чем человек старше, тем лучше я к нему отношусь – или, скажем так, с большим интересом. По вполне понятным причинам: молодость – этой мой вчерашний день, это то, что со мной уже было, это я проходил. В то время как старость – будущее: в этом возрасте я еще не был, он меня интригует. Я вообще думаю, если человек прожил жизнь правильно, то, чем он старше становится, тем ему должно быть интереснее.

Что до профессиональной этики – это совсем другой вопрос. Здесь я склонен более сурово относиться к людям зрелого возраста, которые ее не придерживаются. Это естественно – молодежь ошибается, гормоны, страсти и так далее. Может, потом что-то из них и выйдет. А если человек в возрасте, то маловероятно, что он переменится…

– Вы придерживаетесь известного принципа «ни дня без строчки»?

– Если честно, русский «принцип» скорее – лежать на печи и ждать вдохновения. А названное качество больше японцам свойственно, на самом деле. Но я придерживаюсь, да. Потому что если я с утра не поработал, то день для меня пропал. Вы знаете, я, когда начинал писать беллетристику, думал: если книжки никто не будет покупать, займусь чем-нибудь другим. А сейчас я чувствую, что мне уже будет трудно остановиться. Если писательская работа перестанет быть прибыльной, тогда я стану писать просто для себя, потому что это способ существования, осмысления жизни. Чтобы что-то понять, в чем-то разобраться, надо разложить это на слова, буквы, предложения.

– А как быть с творческими кризисами?

– Творческих кризисов у меня не бывает, потому что я с самого начала сказал себе, что то, чем я занимаюсь – это не творчество, а ремесло. Если это технология, ты не можешь относиться к себе слишком нежно, ты должен быть дисциплинированным. Беллетристика – вещь архитектурная. Она требует знаний, чувства меры, дисциплины. Вот так я и старался все время жить. Хотя периодически бывает ощущение, что ты упираешься головой в потолок и пробить его не можешь – но тогда прибегаешь к каким-нибудь сильным средствам. Например, берешь псевдоним и пробуешь писать по-другому.

– Это ремесло подразумевает, что человек очень долго находится наедине с собой. Формируются асоциальные зависимости?

– Да, писательство, как и чтение – одно из самых «одиночных» занятий на свете. Пока пишешь – ты один, и через некоторое время твои связи с окружающим миром начинают обрываться. Это у Чехова хорошо описано – вспомните образ Тригорина. Писатель – такое существо: все, что ему на пользу, он привечает, а все, что мешает работать – от себя отторгает. Так что через некоторое время оказывается, что очень многие вещи, которые ты раньше любил, которые тебя радовали, оказываются вредными, и ты начинаешь от них отвыкать…

Я, например, когда стал писать, совершенно перестал читать новую художественную литературу. Когда ты открываешь роман, написанный другим автором, попадаешь под его магнетическое поле, под его влияние. Я чувствую, что для меня это вредно.

А потом есть периоды работы, когда необходимо находиться в изоляции – это значит, что не надо ни встречаться с друзьями, ни выпивать, вообще ничего – а сидеть и работать. Вот такие асоциальные практики.

– Вы ради уединения переехали во Францию? Расскажете про вашу виллу?

– Переехал? Нет. Я главным образом живу на даче под Москвой. На выходные обычно приезжаю в Москву, потому что нет пробок. А во Францию я уезжаю четыре раза в год для того, чтобы плотно поработать в изоляции. Вилла – это замечательный старый дом, с историей, с садом – такая мечта писателя о загробной жизни.

– Если писатель – существо асоциальное, как относиться к вашим политическим оппозиционным высказываниям?

– У меня профессия – «литератор». Но у всех же есть профессия! И это не значит, что вы не интересуетесь тем, что происходит в обществе и политике. Не вижу в этом ничего странного.

Про мои оппозиционные взгляды: у меня нет личного отношения к Владимиру Путину, потому что я с ним не знаком. Но у меня есть серьезные претензии к нему, как к руководителю государства. Мне не нравится то направление, в котором он столько лет ведет нашу страну, мне кажется, это для нее губительно.

Я хорошо знаю российскую историю, она никогда не была чистой, но, например, коррупции такого масштаба, как сейчас, причем такой беззастенчивой, наглой и безнаказанной, я просто не знаю. Во время Петра I тоже была коррупция, но иногда брали кого-нибудь и на кол сажали. А сейчас лоялен – делай все, что хочешь. Но так долго продолжаться не может.

– Вопрос совсем из другой области. Вы никогда не думали, что Эрасту Фандорину лучше было не уничтожать организацию «Азазель», а вступить в нее? Идея-то была хорошей.

– Вы знаете, мне самому ужасно нравится организация леди Эстер (героиня романа «Азазель», «злой гений» – прим. ред.), и я всё надеюсь, что у нас, может быть, появится учебное заведение, построенное по принципу ее эстерната: когда берут четырехлетних детей, и начинают к каждому из них очень внимательно присматриваться. Вот не натаскивать ученика, как щенка, а попытаться понять, что за талант в нем заложен. То есть относиться к ребенку как к потенциальному сокровищу, каковым, я считаю, каждый человек и является. Мне кажется, что в этом будущее педагогики – она должна развиваться в этом направлении.

У леди Эстер, к сожалению, как у большинства моих злодеев, есть один маленький (но гигантский) недостаток: ради прекрасной идеи они готовы жертвовать какими-то несимпатичными людьми. И все они на этом спотыкаются. Потому что оказывается, что ценность любой идеи определяется тем, готов ли ты ради нее жертвовать кем-то кроме самого себя или нет. Здесь, как мне кажется, и проходит водораздел. А Фандорин, конечно, ворвался, как слон в посудную лавку, все разгромил. А то, кто знает, если бы эти идеи удалось реализовать, может, общество изменилось бы…

– А если о нашем сегодняшнем обществе… Какими мы стали за последние двадцать лет?

– Вы знаете, я придерживаюсь непопулярной точки зрения. Мне кажется, что за двадцать лет мы стали гораздо лучше (аплодисменты зала). Нет, ей-богу, может, все дело в том, что у меня хорошая память. Я смотрю на нынешних молодых людей (притом, что я вам уже говорил, что не люблю молодежь) и вижу, насколько они лучше, чем были мы в их возрасте. Насколько в них меньше вранья, до какой степени они активны в жизненной позиции, готовы чего-то добиваться. Другое дело, что они живут в гораздо более выигрышных условиях, в более мягком климате. Если сравнивать необходимость в двойном стандарте, что есть сейчас и была тогда, то это несопоставимо. Сегодня, если ты хочешь чего-то добиться, тебе не обязательно продавать душу. Есть, наверное, исключения: с телевидением трудно, например, или с государственной службой. Но, по счастью, этим сферы деятельности не ограничены.

С другой стороны, теперь с каждого человека можно жестче спрашивать. Если он ведет себя низко – то это сознательный выбор, ему не угрожала ни тюрьма, ни расстрел, просто он решил, что так ему выгоднее.

Но в целом у меня глубокое внутреннее убеждение, что человек становится лучше по мере того, как улучшаются условия его жизни – я имею в виду, конечно, не только материальные. Мы недовольны, критикуем, на митинги ходим, но я очень хорошо понимаю, что мы сейчас живем не хуже, чем двадцать лет назад. А то, что нам хочется жить еще намного лучше – так это правильно.

На встрече присутствовал Марат Стефанов