Толстикова Ирина

Как известно, в 2011 году начался процесс, который окрестили «патентным обвалом», способный существенно изменить соотношение сил на фармрынке.  В связи с этим большинство экспертов предрекали переход кадров из инновационных в дженериковые компании

Выиграй 4 лучшие книги о бизнесе! 

Результаты исследования международной рекрутинговой компании MichaelPage, которое посвящено зарплатам и особеностям труда CFO (chief financial officer)

В Москве завершилась конференция «Управление бизнесом – 2012». За два дня мероприятие посетило более 400 участников, большинство из которых – владельцы бизнеса и генеральные директора компаний. Более 30 докладов, мастер-классов и презентаций представили участникам спикеры мероприятия – ведущие российские консультанты по созданию и развитию бизнеса и эксперты в области продаж, маркетинга, финансов и персональной эффективности.

Конференция для начинающих предпринимателей «Запуск бизнеса – 2013» – самое масштабное мероприятие, посвященное созданию своего дела. 

21 декабря 2012 года Prime Time Production превратит конференц-зал «Коворкинг 2.0.» в огромный клуб на 1500 квадратных метров специально для того, чтобы бизнесмены и предприниматели смогли отметить Новый Год со своими на грандиозной "Бизнес-ёлке-2012".

В России вновь возросли долги по зарплате. Только за январь они увеличились почти в полтора раза и достигли ноябрьского показателя 2,3 миллиарда рублей, самого высокого за прошлый год, сообщает Росстат. На 1 февраля не получили зарплату 79 тысяч россиян, часть из них не видела своих денег уже 3 месяца.

Банки запишут россиян в кредитные истории без спроса. Согласие заемщика не потребуется - соответствующий законопроект в ближайшее время будет внесен в правительство.

Возможный отток капитала из РФ на 2013 году составит около $10 млрд. 

Первых студентов в качестве эксперимента отправят служить в армию осенью 2013 года. Об этом, как сообщает ИТАР-ТАСС, 26 февраля заявил ректор МГТУ имени Баумана Анатолий Александров.

Толстикова Ирина

Официально должность 26-летней Дарьи Тычининой называется «оператор крана», но больше ей по душе называть себя крановщицей. И работает Дарья вовсе не на стройке, как можно подумать, а на кино- и телесъемках, ловко управляясь с громоздким и дорогостоящим оборудованием. О том, как попасть в кино и обрести вечное счастье, читайте дальше.

– Много ли девушек работает с краном? По моим представлениям, это дело для крепких мужчин:
– Не то чтобы немного, а вообще раз, два и обчелся... И дело не том, что это мужская работа – физическая сила мне вовсе не нужна. Просто как-то так повелось. На оператора крана нигде не учат, такой специальности нет, все самоучки – кто-то с операторским образованием, кто-то нет. Просто, наверное, нервное это дело, нужно много терпения и никакой паники, адекватность должна присутствовать, чтобы давать вразумительные команды своему ассистенту, то есть механику крана, который непосредственно управляет стрелой. Именно поэтому, как я полагаю, девушек и мало в этой профессии. Меня, если честно, поначалу вообще как-то всерьез не воспринимали, но я точно знала, что все получится.
– В какой момент ты поняла, что хочешь работать в кино? Насколько случайным оказалось то, что ты стала трудиться в этой области?
– Все началось несколько лет назад, когда я была обычным менеджером с большой нелюбовью к своей работе, а точнее с полным равнодушием к ней и сильным желанием все-таки найти себя в какой-нибудь творческой профессии. Никогда мне не нравились рутинные будни с 9:00 до 19:00, всегда хотелось приключений, ну и, к счастью, я их нашла.
Как раз когда не сложилось с очередной работой менеджера по рекламе, знакомым понадобился реквизитор на сериал – человек, который много бегает. Его обычно не видно, но все, что находится в кадре, включая сумки, книжки, ложки и тому подобное – все это дело  рук реквизитора. Работа не для гениев, конечно, но требующая внимательности, терпения и таланта все вовремя находить. Для того, чтобы, допустим, за полчаса найти горные лыжи на съемках в Крыму в +40, тоже нужен определенный талант. Мне повезло, что передо мной такие глобальные задачи не стояли, поэтому я просто пыталась вникнуть в бешеный ритм очередного ситкома. Назывался он «Студенты» и шел по РЕН ТВ. И случилось чудо – мне понравилось, причем  даже не моя должность, а все вокруг –  атмосфера, съемки!.. Я чувствовала себя как рыба в воде. Помню, что я очень старалась, мало спала, много работала, изматывалась, и сил было не жалко. Ну и пошло-поехало:  знакомства с новыми людьми, которые потом приглашают на очередные съемки... Киномир – это большая коммуналка и в каждой комнате всегда происходит что-то новое.  Вообще, как мне кажется, 80% людей, которые работают в кино, оказались там случайно, как и я. Не могла себе представить, что так сложится моя жизнь, и они все не могли, а потом попали, остались и чего-то добились.
– Как ты пришла к «пилотированию» крана?
– Я непродолжительное время работала реквизитором, буквально пару месяцев, затем на пару лет задержалась в должности плейбека (это человек, отвечающий за видеосигнал с камеры, чтобы режиссер и вся съемочная группа могли бы в любой момент посмотреть отснятый материал). Работа тоже не из самых сложных, и в какой-то момент я себя полностью в ней исчерпала и поняла, что вот он – тупик, и надо уже или что-то менять, или уже ничего не будет. И тут-то опять подвернулся случай – один знакомый подкинул мне идею поработать крановщицей, появилась возможность испытать свои силы, и я загорелась, осознав, что нашла то, что нужно. И вот уже более трех лет с краном позади. Должна сказать, что мне всегда нравилось фотографировать, вообще операторское искусство вызывало у меня трепет.
– Какими способностями, знаниями и умениями нужно обладать, чтобы заниматься твоей работой?  
– В первую очередь нужно понимать, что вообще происходит вокруг. В этом мне, конечно, помогла многолетняя работа в кино. Обязательно знать основы композиции, желательно увлекаться фотографией, иметь хоть какую-то фантазию – из этого складывается умение строить кадр, что, собственно, и является главной задачей. Наконец, важно уметь работать в команде, ведь напарник – механик крана – это ваша вторая рука, без него ничего не получится.  
– Кому ты подчиняешься на съемках?
– Главный, конечно же, оператор-постановщик – человек, который отвечает за весь  съемочный процесс на площадке.
– Какова твоя «зона ответственности»? Насколько ты можешь проявлять свое видение, когда работаешь? Можешь ли ты что-то предложить оператору?
– Что касается ответственности, то я полностью отвечаю за качество работы крана.  Поскольку «игрушка» эта не из дешевых, от него всегда хотят быстрой и четкой работы, начиная моментом установки и заканчивая демонтажем – ведь время в нашем деле очень дорого стоит, потому ошибки чаще всего не прощаются. Если говорить о фантазии и собственном видении, то для этого есть кино. Когда снимается художественный фильм, то ты можешь творить, творить и еще раз творить, и чем больше ты предлагаешь, тем больше тебя ценят как оператора крана; и в дальнейшем тот же оператор-постановщик вновь предложит тебе работу. На телевидении такого нет, там обычно уже есть поставленные задачи под определенный продукт, и ты их выполняешь –  исключением становятся разве что концерты, где можно хоть как-то пофантазировать.
– У тебя есть постоянный работодатель?
– Я  привязана к фирме по аренде кранов и работаю на той съемке, на которую меня отправят, есть регулярные передачи, на которые попадаю чаще. Летом езжу снимать кино – это, пожалуй, самое любимое время года для работы, а зимой кинопроизводство  уходит в спячку, и я работаю везде, куда меня посылает наша фирма.
– Существуют ли какие-то киносуеверия, связанные именно с краном? Есть ли у тебя какие-то свои приметы?
– Если я еще и в приметы буду верить, то точно сойду с ума, пожалуй. Есть правило для всех вокруг – «Не стой под стрелой», и это факт! А людей словно тянет магнитом опереться на кран, прилечь, присесть под ним и тому подобное. А механики у меня бойкие парни, могут и не заметить кого, особенно в творческом порыве… Кран – штука серьезная.  
– К каким трудностям должен быть готов член съемочной группы?
– А вот ко всему должен быть готов член съемочной группы! Что уйдет на работу и вернется через месяц; что отправится в командировку на два дня, а обратно приедет через два года; к тому, что есть порой придется то, что сам себе где-то добудешь, но именно все это и завораживает своей непредсказуемостью, именно это и засасывает навсегда. Не зря же в песенке из известного всем мультфильма поется: «Кто в этот мир попал, навеки счастлив стал» – так и есть.
– С какими режиссерами, на каких съемках тебе случалось работать?
– К моему стыду, я не запоминаю режиссеров, они мне как-то неинтересны, для меня большую ценность представляют люди из операторского цеха, к которому я принадлежу, то есть операторы-постановщики.
– Что тебе больше всего нравится и не нравится в твоей работе?
– Нравится, безусловно, то, что моя работа – это огромные просторы для творчества,  но, к сожалению, не всегда есть просторы, на которых можно творить.
– Насколько востребована твоя специализация? Сложно ли искать работу,  часто ли случаются «простои»?
– Чем больше у человека опыта, тем больше он востребован. Сейчас работы хватает вполне, летом так вообще людей недоставало. Востребованность – это вообще относительное явление, зависит от сложности работы. Есть работа, с которой справится каждый, а есть та, с которой сладят единицы, так вот я стремлюсь к тому, чтобы когда-нибудь причислить себя к последним. Мне еще очень и очень далеко до этого.
– На какую сумму может рассчитывать специалист твоей квалификации?
– Зарплатой вполне довольна. Углубляться в детали не буду, но на утоление человеческих потребностей вполне хватает.
– Насколько, по твоему мнению, будет сложно совмещать такую работу с материнством? Ведь работа в кино – это командировки…
– Мне в этом вопросе проще, я не привязана конкретно к целому фильму, выезды крана разовые, ведь это удовольствие не из дешевых, да и кран – вещь специфическая, требует использования со смыслом. А вообще я всегда могу договориться, ведь график работы у нас весьма гибкий. И всегда можно подстроиться так, что всем будет удобно.  
– Как ты планируешь развиваться в дальнейшем? Есть ли у тебя, например,  операторские амбиции?
– Ну, для начала я хочу целиком развиться в этой области. Чтобы переходить на следующий уровень, надо достичь мастерства в своем деле. Что касается амбиций, я вообще все их проявления стараюсь тщательно фильтровать, поскольку они должны быть адекватными и оправданными.
– Работа в кино тебя изменила? Какие качества в тебе развились за годы участия в съемках?
– Да, изменила. Смело могу сказать, что я нашла то, без чего жить уже невыносимо сложно. Конечно, я надеюсь, что моя безграничная любовь к работе не помешает воспитанию моей дочки, так как дети важнее всего на свете. А по поводу качеств… пожалуй, я научилась работать в команде, научилась промолчать, когда это необходимо. Появилось умение грамотно формулировать мысли, правильно оценивать ситуацию, убивать в себе склонность поддаваться панике или суете. В то же время я чувствую, что учусь до сих пор. Впрочем, именно это мне и нравится.

Беседовала Ирина Толстикова

Толстикова Ирина

Днем 23-летняя Наталья Караулова работает в банке, а по вечерам переодевается в фантастический костюм, превращающий ее в настоящего вождя племени, и преподает редкий по красоте танец – трайбл. О женской силе, импровизации, преодолении себя, а также о том, почему танцоров трайбла иногда принимают за сектантов – читайте далее.

– Когда смотришь на танцовщицу, исполняющую трайбл, вспоминаешь и индийские танцы, и цыганские, и танец живота, и многое другое…

– Действительно, трайбл («племенной» в переводе с английского) – это смесь из определенных движений – фламенко, индийские танцы, цыганские... Особенно
цыганские, поскольку цыгане, будучи кочевым народом, также заимствуют хореографию всюду, где бывают. Считается, что трайбл зародился в 70-е-80-е годы XX века, и особый вклад в его появление внесли Каролина Нериккио и Джамила Салимпур, которым решительно не нравилось то, что классический танец живота стал уже ресторанным развлечением. Их не устраивала подача женщины в этом виде танца – «смотрите на меня, я вся ваша». И тогда они создали танец, декларирующий женскую силу. Так появился АTS – American Tribal Style. Надо сказать, что ATS – это групповой танец, группа в трайбле называется «племя» или «клан». Во время выступления у племени есть лидер или «вождь», он дает незаметные сигналы – или, если грамотно выражаться, «ключи» – которые считываются остальными танцовщицами, и они понимают какое движение нужно исполнять. Лидер постоянно меняется, часто в процессе выступления. Существует также направление «трайбл-фьюжн», где у танцовщицы еще больше свободы самовыражения, а влияние народного танца несколько меньше. Я преподаю трайбл-фьюжн, но и в этом направлении мой стиль преподавания считается весьма экзотическим, я делаю много отступлений от канона.

– Ты упомянула о женской силе, об особой подаче женщины в танце. Насколько трайбл связан с феминистским движением?

– Многие связывают трайбл и феминизм. Есть очень знаменитое американское «племя» – «Ун Мата» – они действительно феминистки, пропагандируют отказ от стремления быть красивой для мужчины. Они не бреют подмышки, у них много пирсинга, они покрыты татуировками и танцуют здорово – они суперзвезды. Но это не общее место для трайбла, огромное количество «племен» и сольных танцовщиц себя к феминисткам не относят.

– А мужчины танцуют трайбл или это все-таки только для женщин?

– Танцуют, но это шоу-вариант. Конечно, женщин среди исполнителей трайбла подавляющее большинство.

- Под какую музыку обычно исполняют этот танец?

- Под любую, на вкус исполнителя. Конечно, чаще всего  это что-то этническое, но вообще ограничений нет, трайбл в этом смысле универсальный танец. 

– У танцовщиц трайбла удивительные костюмы, их можно бесконечно разглядывать. Это можно где-то купить или все приходится делать самой?

– К сожалению, купить костюм для трайбла нельзя. Некоторые девочки, у которых есть деньги, шьют на заказ, но это на самом деле дорого. Поэтому, если ты решила заниматься трайблом, будь готова также посвятить время кройке, шитью и рукоделию. И нужно также принять то, что скоро костюмы для трайбла будут отвоевывать место в твоем шкафу у других вещей. Кстати, тратить сразу большие суммы на покупку чоли (индийская короткая кофта – прим. редакции), лифов, юбок, шаровар и украшений не нужно – я сделала свой первый наряд, просто основательно порывшись на антресолях. И своим девочкам советую поступить точно так же. А потом, по мере развития увлечения, конечно, начинаются траты. Видишь украшения и ткани, подходящие тебе для того или иного наряда – и не можешь не купить это.

– Наверное, пока оденешь все это, сделаешь прическу и накрасишься, проходит масса времени…

– У меня после долгих тренировок это занимает от 20 минут до часа.

– Танцовщицы также много внимания уделяют украшению кожи – татуировки, пирсинг, макияж…

– Да, верно. Многие танцовщицы трайбла делают в ушах тоннели и укрепляют их, чтобы носить тяжелые серьги. Пирсинг крыльев носа – обычное дело. Макияж также должен быть очень ярким. Часто делаются рисунки на лице, например индийская точка на лбу, которая называется бинди, или вертикальная волна на подбородке – это знак раджастханских цыган от сглаза. Что касается татуировок, то они помогают подчеркивать движения. Многие делают татуировки на спине, чтобы едва заметные движения мышц производили на зрителя впечатление. Я, кстати, не раз слышала, что обнаженная спина танцовщицы трайбла гипнотически прекрасна – этот танец великолепно развивает мышцы. У меня пока нет татуировок, но наверняка в скором времени появятся.

– А как одеваются на занятия? Наверное, что-то попроще.

– Многие преподаватели просят учеников надевать штаны, какие-то велосипедки, чтобы было видно, как у ученицы ноги стоят. Какой-нибудь платок на бедра… Украшения – можно, но очень часто для тренировки используются упражнения из йоги, достаточно сложные, где нужно на полу лежать, поэтому браслеты могут помешать. Я своим девочкам разрешаю разодеваться на занятия, мне костюм совершенно не мешает понять, как  они выполняют движения. Я разрешаю наряжаться, чтобы они собой любовались – нечасто трайбл-костюм наденешь, когда ты еще учишься. Я-то от своих нарядов подустала.

– Насколько сложно танцевать трайбл? Какие пожелания к новичку, к его физической подготовке?

– Если новичок хочет танцевать действительно хорошо, то требования высокие. Во-первых, нужны очень сильные ноги, потому что стоять час-два на полусогнутых ногах весьма непросто, а это необходимо, чтобы движения бедрами выглядели более эффектно. Потом нужны сильные руки, поскольку держать руки в стороны, не опуская локти, несколько часов подряд – это очень тяжело. Неподготовленный человек не выдерживает и минуты, а у тебя тренировка часа полтора…Сильная спина крайне желательна хотя бы потому, что танцовщица во время исполнения танца держит осанку идеально ровной.  Нужен определенный фанатизм, чтобы этим постоянно заниматься. Так истязать свое тело… ну, разве что с балетом можно сравнить. Движения в трайбле сложны, должна быть предельная концентрация на каждой мышце. Танец исполняется на изоляции, когда одна или несколько частей тела двигаются, а все остальное будто бы каменное. В общем, нужно обладать либо талантом, либо упорством и терпением, и привыкать к тому, что после занятия будет болеть просто всё.

– Бывает, что к тебе приходит ученица, и ты ей отказываешь, потому что возраст не тот, подготовка не та…

– Нет, никогда. Научиться танцевать может любой. Лозунгом к моим курсам танцев является фраза «Ваше тело само научит вас танцевать». Нужно отключать мозг, в танце он не нужен. Особенно в моих танцах, потому что я проповедую импровизацию, исходящую из личности и эмоций. Да, держать тело под контролем нужно, но если в танце нет души, то это не танец, это фигня какая-то. С моими девочками мы после полутора лет занятий сейчас активно наращиваем технику, однако изначально я их приучаю слышать музыку, сливаться с этой музыкой и танцевать. Поэтому обязательной частью каждого урока является импровизация. С элементами трайбла, естественно, но импровизация. Я воспитываю сольных импровизаторов, чтобы они смогли станцевать под любую, даже незнакомую музыку. Многие из тех, кто видел трайбл впервые, говорили мне, что «вы творите что-то нереальное: мало того, что смотришь, как завороженный, так еще и будто бы воздух трясется». Вообще если посмотреть на танец с эзотерической точки зрения, в нем освобождается огромное количество энергии, созидательной энергии. Или же это энергия хаоса. Ее я тоже часто использую. Важно придать энергиям вектор, поэтому я часто выбираю содержательные песни для танца. Возможно, из-за этого меня часто боятся, чувствуют что-то очень сильное, но не могут понять, что это.

– Наверняка трайбл – не первый танец, который ты танцуешь. Как ты училась танцевать?

– Родители отдали девочку на танцы, и с этого все началось. Были кружки в местном культурном центре – балетный класс, хореография, акробатика, художественная гимнастика и так далее. Потом я пошла заниматься латиноамериканскими бальными танцами, и у меня все очень хорошо получалось, но в один не слишком прекрасный момент преподаватель ушел из этой школы, и нас всех распустили. Я вернулась к своей первой учительнице по хореографии и вскоре по ее недосмотру получила очень тяжелую травму, обидную, поскольку она меня отвлекла во время простейшего упражнения на разминке. После этого ничего не могла делать, даже встать на мостик. Мозг все помнил – тело не могло повторить. Врачи говорили: «Танцы – забудь. Каблуки – забудь. Ровно ходить не сможешь, будешь хромать. Детей вынашивать? Это вряд ли, тебе это будет очень тяжело». Я в душе показала им всем большую дулю и стала заниматься дома. Повторяла движения за Шакирой. Поначалу мало что получалось, я безумно злилась на себя, были даже истерики, но сдаваться не собиралась. Со временем форма восстановилась, и я смогла делать то же,  что и до травмы, вот разве что на сальто в воздухе уже не решусь.

– Как ты начала преподавать?

– Мне всегда хотелось учить танцам. После поступления на экономический факультет РГГУ я некоторое время преподавала латину девочкам из детского дома. Довольно часто однокурсники просили меня научить их танцевать. Помню, как однажды прямо в университетском коридоре учила одного парня вальсировать.

– А как ты узнала о трайбле?

– Я познакомилась с человеком, который занимался народными инструментами, в основном кельтскими, древнегерманскими. Он хотел собрать свою группу, и его
заинтересовал трайбл в качестве визуального сопровождения музыки. Он показал мне видео и спросил: «Сможешь так?». Я ответила: «Смогу». У меня есть способность считывать движения танцора, мне не нужно объяснять, как и что он делает. Этот вид танца пленил меня почти сразу, за счет внешнего вида танцовщицы в том числе. Я все-таки язычница, ведьма, потому мне очень близка вся эта тематика. Я стала изучать трайбл, взяла пару уроков у президента российской федерации трайбла Светланы Дворецкой, а потом сама, сама, сама. И вот уже преподаю полтора года.

– Что ты вкладываешь в понятие «ведьма»? Быть ведьмой – это как?

– Ведьма – это ведающая. Это особое восприятие мира, образ жизни. Ну, вот приходишь ты домой в плохом настроении – что ты будешь делать? Фильм посмотришь, конфет поешь, в Интернете посидишь... Что сделает ведьма – она поймет, что ей нужны силы, что нужно «подкачаться», и, если хорошая погода, она пойдет в парк, начнет общаться с деревьями, будет черпать энергию от них…Трайбл танцуют девочки самых разных конфессий, но нельзя не признать, что язычниц, ведьм, викканок, этот вид танца, его дух, очень привлекает. У меня «племя» почти полностью состоит из ведьм. Некоторые признают себя ведьмами, некоторые нет.

– Откуда ты узнаешь, что нужно делать, к какому дереву подходить?..

– Есть некоторые книги, но все-таки я очень многое знаю как будто бы из ниоткуда, как будто я родилась с этим. Интуиция и доверие к себе – самое главное, как в магии, так и в танцах. Я точно так же использую свои интуитивные знания, танцуя,  и не отделяю танец от магии.

– Как твои близкие относятся к этому?

– Мама сначала думала, что я в секте, но потом поняла, что это к сектам не имеет отношения. Я объяснила ей, что не делаю ничего, что может принести мне вред. Что касается мужчин, то фразу «увижу на тебе пентаграмму – мы разойдемся» я слышала в каждых своих отношениях, кроме последних.

– Твое сценическое имя, Тера, как-то связано с язычеством?

– У каждой танцовщицы трайбла есть имя, которое она сама себе выбирает. Это традиция.

Тера – это сокращение от имени музы танца, Терпсихоры. И мое племя называется «Терариум», с одной «р».

– Ты бы хотела, чтобы преподавание трайбла и выступления стали твоей единственной работой?

– Когда увлечение становится основной работой, оно перестает быть увлечением. Я очень серьезно отношусь к танцам, но все-таки я не готова заниматься только этим. В банке я буду зарабатывать деньги, которые танцовщице трайбла всегда нужны хотя бы на костюмы, украшения и мастер-классы. А в танце я буду выражать себя, и учить этому других.

– Во время выступления танцовщицы иногда кричат «ли-ли-ли-ли», и им отвечают из зала. Что это значит, это какая-то эзотерическая тема?

– Это называется «захарит», особый крик трайбл-танцовщиц, он произносится как «ли-ли-ли-ли-я». Это способ подбодрить друг друга и поощрить танцовщиц. В трайбле принято «захарить». Если тебе нравится, как танцовщица сделала какое-то движение, то можно так закричать прямо из зала, и танцовщица вероятно ответит. Я всегда отвечаю прямо во время танца. 

Ян Муравьев-Апостол 

Толстикова Ирина

Красивая полуобнаженная девушка, танцующая на барной стойке в свете огней  ночного клуба… У многих этот образ вызывает восхищение, а у кого-то – жгучую зависть. Поприще танцовщицы go-go привлекает множество девушек, и специально для любопытствующих мы поговорили с Анастасией Соловьевой, 26-летней жительницей Тюмени, которая уже семь лет регулярно зажигает в клубах города.

– Что такое go-go, чем этот стиль танца отличается от остальных?

– Считается, что история go-go началась в 60-е годы прошлого века в США. Именно тогда клубы стали нанимать танцовщиков, чья задача заключалась в том, чтобы заводить публику. Они должны были воплощать собой дух ночного города, а также представлять образ идеального «тусовщика» – молодого, беззаботного, красивого, жизнерадостного. У нас такие штатные единицы появились в клубах в девяностые годы. Тогда это, насколько я понимаю, были просто симпатичные девчонки, которые дрыгались под музыку и, видимо,  параллельно искали себе клиентов. С тех пор требования к go-go танцовщице стали намного выше. Нужно не только отлично выглядеть, но и на высоком уровне владеть такими танцевальными стилями, как r`n`b, strip dance, belly dance, латина, хип-хоп, тектоник – в общем, уметь красиво танцевать под любую клубную музыку. А мода меняется очень быстро.

– Насколько хорошей подготовкой должна обладать танцовщица? Найдется ли работа талантливому любителю танцев, не профессионалу?

– Действительно способному любителю – найдется. Главное чтобы хватало сил почти каждую ночь делать по 8-10 выходов на 10-15 минут и зажигательно плясать, заканчивать рабочий «день» под утро и при этом еще здорово выглядеть. Подавляющее большинство востребованных танцовщиц – профессионалы или бывшие спортсменки, гимнастки, неудавшиеся балерины. Я – не профессиональная танцовщица, но занимаюсь танцами с 13 лет по 10 часов в неделю.

– Существуют ли возрастные ограничения для танцовщика, какие-то жесткие требования к внешним данным?

– Танцоров go-go старше 28 лет я не встречала. Впрочем, если вы молодо выглядите и зажигаете, как первокурсник, то, думаю, руководство клуба пойдет навстречу. Гости заведения паспорт не смотрят. Что касается внешних данных, то 90% работодателей предпочтут высокую девушку модельной внешности и какой-нибудь яркой «масти» – блондинку, брюнетку, рыжую. Впрочем, знаю я одну весьма успешную тюменскую танцовщицу, бритую под ноль, но это скорее исключение из правил. Сейчас высоко ценятся поклонницы фитнеса с красивым, рельефным прессом, тонкой талией, крутыми бедрами. Ухоженные блестящие длинные волосы также существенно увеличат ваш шанс на хорошую работу.

– Вообще go-go – это только для девушек? Или парней тоже берут?

– Парни тоже нужны, но в меньшей степени, чем девушки. Значительная часть парней, танцующих в клубах, также исполняют стриптиз. Ну, или преподают танцы. А иногда занимаются и тем, и другим.

– Кстати, насчет стриптиза. Есть мнение, что танцы go-go – это первый шаг к эротическим танцам и проституции. Так ли это?

– Все зависит от желания девушки или молодого человека. Стриптиз исполняют многие go-go – танцовщицы. В некоторых клубах предлагается танцевать топлесс. Что уж скрывать, некоторые из моих коллег занимаются также проституцией, что существенно увеличивает их доходы. Иногда в обязанности go-go-танцовщицы входит еще и  консумация. То есть девушка подсаживается к гостям клуба, общается с ними и «разводит» на то, чтобы ей заказывали дорогие коктейли. После того, как гость расплачивается по счету, девушка получает определенный процент. Если танцовщица идет на это, то за год-полтора подобной работы легко становится алкоголичкой. Впрочем, порой бармены, зная, кому делается коктейль, не добавляет в него алкоголь, и девушка пьет своеобразный «компот». В любом случае подобное занятие не добавляет танцовщице красоты, и через год-другой ее легко и без зазрения совести «списывают». Мне кажется, деньги того не стоят. Вообще все зависит от внутреннего кодекса чести человека. Нужно хорошо знать, что ты будешь делать, а что – ни при каких обстоятельствах. И в зависимости от этого устраиваться на работу.

– Тебе приходилось сталкиваться с непристойными предложениями на работе?

– С непристойными намеками – постоянно, но это часть работы. С прямыми предложениями… Несколько раз – от руководства клубов после кастинга. Естественно, я разворачивалась и уходила.

– Сколько можно заработать, танцуя в клубах?

– Новичкам предлагают от $15 до $40 за выход, так что можно сделать порядка $150 – 350 за ночь. Максимум, что мне удавалось заработать – $1800 в месяц, но бывали и гораздо более «голодные» времена. Танцовщик – не робот. Он может устать, может заболеть, у него могут быть экзамены и критические дни. Потом в клубах довольно-таки большая текучка. Если ты не стала местной «звездочкой», то тебя могут уволить через несколько месяцев. И тем более попросят на выход, если на тебя положил глаз какой-то важный менеджер, а ты ему отказала. Я за все время работы сменила восемь клубов, не считая тех, где работала временно.

– Какие трудности обычно ставят в тупик новичков?

– Во-первых, физические нагрузки. Во-вторых, то, как непросто найти работодателя, который не будет жадничать, недоплачивать и тестировать вас на безупречную моральную устойчивость разными предложениями дополнительного заработка. Наконец, трудности «сведения» дебита с кредитом, поскольку танцовщице необходимо много вкладывать в себя. Клубы не предоставляют костюмы – это твоя забота. Клубы не оплатят солярий, фитнес, парикмахера и косметику. А если оплатят, то и эксплуатировать вашу красоту и молодость они собираются гораздо более интенсивно. У меня стабильно уходит от трети до половины заработка на уход за внешностью.

– Как выбрать клуб для работы? Есть ли какие-то верные способы отличить достойного работодателя от плохого?

– Лучшая гарантия – «сарафанное радио». Но к отзывам в сети нужно относиться осторожно, сейчас многие клубы пишут о себе сами от имени пользователей. Неплохой способ – походить на занятия клубными танцами и поспрашивать педагогов. Почти все они также танцуют в клубах или занимались этим раньше. Можно просто посещать разные клубы и пытаться наладить контакт с танцовщиками. Что-то полезное вы обязательно узнаете.

– Есть ли у тебя трудовая книжка? Что там написано?

– Трудовой нет, почти все танцоры, насколько я знаю, работают по договору.

– Как оценивается качество работы танцовщика? Существуют ли, например, штрафы?

– В каждом «приходе» по-своему. Однозначно штрафуют за опоздания и неявку на работу без уважительной причины. Легко можно потерять место, если руководство заметит отсутствие маникюра-педикюра или, например, то, что танцор прибавил в весе. Если вы не зажигаете, если публика не обращает на вас внимания, если из ночи в ночь вы танцуете одно и то же, вас, скорее всего, скоро уволят.

– Какие пути развития есть для танцовщика?

– Преподаватель танцев и аэробики, хореограф в тех же клубах. Ну и, конечно же, можно удачно выйти замуж или найти состоятельную покровительницу…

– Как долго ты собираешься продолжать заниматься танцами?

– Полагаю, моя карьера близится к концу. Уже появляются круги под глазами от недосыпа. Девушке «зрелой молодости» нужно уже выбирать для себя более серьезное занятие и дать дорогу молодежи.

– Что тебе больше всего нравится в этой работе?

– То, что я всегда в форме. То, что я почти каждый вечер танцую, а это прекрасно. То, что в одну такую рабочую ночь я встретила мужчину, которого полюбила. То, что мне будет, о чем вспомнить и что рассказать внукам.

Толстикова Ирина

Признанного мастера «прозы нюансов» Людмилу Улицкую сложно заподозрить в карьеризме. Известность пришла к ней, когда ей было уже за пятьдесят, но зато это был успех настоящий, прочный – признание и высоколобых критиков, и широкого круга читателей. На днях Людмила Евгеньевна встретилась с поклонниками в книжном магазине «Библио Глобус» и, отвечая на вопросы, затронула темы успешности и маргинальности, смерти и творчества, внутренней свободы и культа личности  – в общем, разговор получился глубокий.

 – Людмила Евгеньевна, в одном интервью вы сказали, что уровень развития общества следует оценивать по тому, как живут аутсайдеры. Как вы считаете, верен ли этот принцип, если говорить об аутсайдерах в профессии – о тех, кто не сделал карьеры, не стал большим профессионалом?..

– Знаете, жизнь при советской власти была очень тяжелая, и я помню, что лучше остальных всегда выживали профессионалы, они меньше «деформировались». Врачи, у
которых было их дело, высококлассные строители, инженеры, священники – в общем, люди, о которых можно было сказать, что у них есть призвание. Они не коммунизму служили – они служили своей профессии. Я очень уважаю профессионалов. К сожалению, мы с вами попали в такое время, когда их все меньше, и они все меньше ценятся… Что касается маргиналов, то нужно понимать: человек, который настроен на преуспевание, почти всегда вынужден так или иначе общаться с властью, он должен ей услужить, быть с ней в контакте. А маргинал совершенно не обязан этого делать. Я хорошо знаю круг художников, поскольку я замужем за художником (скульптор Андрей Красулин – прим. ред.). И я помню мастерские на Верхней Масловке в 60-70-е годы. Идешь там, бывало, по коридорам, а они все заставлены портретами: Ленин, Сталин, Ленин, Сталин… Времена уже прошли, а кто-то все еще думает: «А вдруг купят?». Конечно, работы Александра Герасимова прекрасны, но все же это портреты Сталина… А вот, к примеру, Эрнст Неизвестный писать портрет вождя ни за что бы не стал. Я уверена, что близость к власти почти всегда убивает настоящее искусство. Татлин, Малевич, Филонов, Зверев – это  все маргиналы, люди, которые с властью не договорились. Или договорились, но поссорились. Поэтому маргинал – хороший человек, я его очень уважаю. Выбирая между личностью процветающей и маргиналом, я, безусловно, выберу последнего.

– По поводу портретов Сталина. Как вы оцениваете все нарастающую сейчас в обществе ностальгию по СССР, по послевоенной Родине, которой в том числе посвящена ваша новая книга «Детство сорок девять». В чем причина этих настроений, к чему это ведет?
– Я на этом выросла – Сталин, Великая Победа, но у меня оба деда сидели, и поэтому среди моих родных не было никакого обольщения культом личности. Так что я не человек перестройки в этом смысле – мне нечего было перестраивать. Но, тем не менее, большому количеству людей это близко. В чем причина? Возможно, тому виной 300-летняя монархия. Возможно, это структура нашего сознания, и необходимо как-то это преодолевать, чтобы стать цивилизованной страной. Конечно, маленькому человеку удобно попасть в толпу, когда никто не лучше его и никто не хуже, когда он такой же, как все. В толпу, которая знает, куда идти, что делать, что думать и главное – против кого бороться. Ведь это так важно – быть вместе с другими, с себе подобными. Мне это понятно потому, что долгое время я была лишена ощущения сопричастности. Помню день смерти Сталина, мне десять лет. Полный зал народу, стоит гипсовый бюст с цветами, заплаканные учителя, зареванная красномордая Люся Коняева, председатель совета дружины. Все рыдают, а я стою и мне нехорошо оттого, что я не могу разделить это горестное чувство. Прошло много лет прежде, чем я поняла – становление личности происходит через отчуждение от окружающих, через получение собственного опыта.

– Как вы считаете, кому-то выгодно, чтобы структура нашего сознания не менялась, и мы все же оставались в чем-то советскими людьми?

–Все еще весьма активно продвигается идея внешнего врага, который нас может завоевать – идея архаическая, вздорная, изжившая себя, но, видимо, нужная власти, потому что так легче управлять людьми. Отвлекшись на мысли о внешнем враге, население не станет требовать социальных реформ и выполнения властью своих обязательств. Сегодня нас все время подталкивают к мысли, что где-то есть враг – в Америке, в Израиле или где-то еще. Нет такого врага, все это пройденный этап, мы должны заботиться исключительно о том, чтобы страна наша жила пристойно, чтобы пенсии позволяли жить, а не выживать, чтобы медицина работала нормальным образом – это все задачи государства, а вовсе не сражения с Америкой. Это такое странное представление, что американцы много о нас думают. Русских на земле – 1% населения, не будем об этом забывать.

– Как бы вы определили свою главную тему в творчестве, что вас занимает больше всего?

– Каждая книга – это несколько лейтмотивов, сложно выделить что-то одно… Пожалуй, меня всегда увлекала тема границы: где заканчивается здоровье и начинается болезнь, когда человек еще жив, а когда он уже мертв, и так далее. Знаете, вся моя семья умирала у меня на руках. И я знаю, что такое хорошая смерть и что такое – плохая, тяжелая. Расскажу об одном эпизоде, который запал мне в душу. Была у меня подруга (намного меня старше), ей было за 80 лет, настоящая христианка с достойным жизненным путем, красавица в прошлом. И она умирала. Она лежала с закрытыми глазами почти сутки, и я пришла с ней попрощаться – сидела возле ее постели. В этот момент в комнату вошли ее внучка с подругой, подошли к буфету и завели бытовой разговор про сервизы. И вдруг моя подруга говорит, не открывая глаз: «Девочки, вы мне мешаете». Это меня поразило сильнейшим образом. Я и сама понимала, что она лежит не просто так – с ней происходит нечто очень важное – кто-то с ней разговаривал в этот момент, кто-то работал, где-то шло продолжение ее жизни. Со здоровьем и болезнью так же – мы все немножко сумасшедшие, и пока удается соблюдать определенные границы, мы с точки зрения социума нормальны и приемлемы.

– Вы как-то сказали, что одно из ваших самых сильных качеств – умение задавать вопросы. Часто вы встречаете людей с этим умением, можно ли его как-то совершенствовать?

– Знаете, я все-таки в прошлом научный работник. Конечно, ученым в полном смысле слова я не стала, я очень мало проработала, но мозги все-таки были настроены
 именно на вопросы. Любой нормальный ученый – это человек, который профессионально умеет спрашивать, ставить проблему. Если он на это не способен, то ему нужно идти в какую-то другую сферу деятельности. Например, он может стать прекрасным педагогом. Конечно, я знаю многих, кто великолепно умеет задавать вопросы. Например, сейчас вышел  двухтомник Александра Маркова «Эволюция человека», с которым я ношусь, как с писаной торбой. Эта книжка оказалась для меня чрезвычайно важной. Не только потому, что за последние сорок лет – а я окончила биофак МГУ в 1968-м году – многое изменилось, и за это время биология и генетика выросли в геометрической прогрессии. Дело в том, что автор, Александр Марков, настоящий ученый! Он задает вопросы очень точно – где кончается обезьяна и начинается человек, где начинается человеческая речь... Опять проблематика границы, о которой мы говорили.

– Есть ли у вас какой-то особый ритуал окончания работы над книгой?

– Ой, я книжки с пола поднимаю, потому что каждая работа связана с огромным количеством чтения, с нечеловеческим чтением. С одной стороны, конечно, есть Интернет, который облегчает жизнь, а с другой – мне все-таки требуется много настоящих  книг. Комната, в которой я работаю, довольно небольшая, поэтому, под конец работы, ходить там уже невозможно. И вот, наверное, тот момент, когда я сгребаю с пола все эти книги – это и есть ритуал, после которого, в скором времени, можно начинать что-то новое. И опять захламить кабинет.

Записала Ирина Толстикова

Толстикова Ирина

Иногда все кажется чужим. Придешь домой, посмотришь на свое нечеткое отражение в вечернем окне и задумаешься: «Неужели это и правда моя жизнь? Вот эта жена, вот эти дети, вот эта запись в трудовой книжке? Не говоря уже об этой зарплате…». Кто не тяготился земным притяжением, тот, наверное,  никогда и не умел смотреть на небо и мечтать.  Песня «Бухгалтер Иванов»  группы «Бахыт-Компот» – для всех неместных, кому приходится изо дня в день притворяться и прятать под кожей щупальца, скафандр или огромные черные ничего не выражающие глаза гуманоида.

Вадим Степанцов, автор текста и исполнитель

Справка Iworker:

Поэт и музыкант. Великий Магистр и создатель Ордена куртуазных маньеристов, лидер  музыкальной группы «Бахыт-Компот». В настоящее время также выступает с коллективом "Бедлам-Капелла". 

– Песня впервые появилась на альбоме 1996 года «Раздень меня по телефону», но стихи я написал намного раньше – в 1984-м. А в 1986-м они были опубликованы в весьма популярном тогда  журнале «Юность» и быстро ушли в народ. Так что песен «Бухгалтер Иванов» с моими словами довольно много.  

Никакой особой оторопи, сочувствия или страха юдоль бухгалтера у меня не вызывала и не вызывает. Бухгалтером, кстати, была моя бабушка, однако экзистенциальной тоской, тем более по космосу и иным мирам, она не страдала и всегда твердо стояла на ногах.  В общем, единственно близкий мне бухгалтер никак не мог стать прообразом Иванова.  Скорее дело здесь не в поприще бухгалтера, а в том, где он оказался, где живет – в русском селе, а там и правда, наверное, хочется то ли запить, то ли улететь далеко-далеко.   При ином раскладе мой Иванов вполне мог бы быть, например, комбайнером, и Игорю Растеряеву пришлось бы, видимо, петь про что-то другое. Вообще сейчас уже непросто вспомнить, что я хотел сказать этим произведением. Как говорил мой товарищ по первому институту, «плох тот мужчина, который сначала подумает, а потом зарежет». Вот и я не думал. Я был молод и действовал по вдохновению.

Егор Семенов, бухгалтер с 12-летним стажем, Псков:

– Что уж говорить – великая песня. Я думаю, что дело здесь не в том, что главный герой  работает в колхозе бухгалтером; и не в том, что ему некуда себя деть. Речь идет об очень специфическом личностном типе, достаточно распространенном в России.  Какое-то время назад я полагал, что эта песня – о хрупкой мужской душе, которая не может найти себе пристанища среди мещанской пошлости, но потом я обнаружил, что бухгалтеров Ивановых немало и среди дам. Думаю, что чувствовать себя чужим, нездешним, «чужезвездным гостем» свойственно подавляющему большинству творческих людей. И именно поэтому автор дал своему Иванову такую прозаическую и унылую – на первый взгляд – профессию.

На самом деле в бухгалтерии довольно-таки много творчества, особенно когда приходится общаться с налоговой; или по просьбе руководства скрывать факт наличия кое-каких несоответствий в отчетности… Вообще-то бухгалтер (тем более – главный) – всегда крайний, всегда во всем виноват. Трудно не запить, это так! У меня был период, когда я прикладывался к бутылке почти каждый день. Опомнился, поменял работу: теперь ответственности меньше, зарплата тоже скромнее, зато нет и потребности напиваться до такого состояния, когда хочется искать космолет в ближайшем лесу.

 Подготовила Ирина Толстикова 

Любой из пользователей нашего портала может предложить свою любимую песню о работе для этой рубрики: присылайте предложения по адресу – tolstikova@iworker.ru. В теме письма укажите «Песни о работе», в самом письме – имя автора/исполнителя и название песни, либо дайте ссылку на интернет-ресурс.

Толстикова Ирина

У кого найдется доброе слово про офисного работника? Сидит себе в Интернете, кликает мышкой по смешным картинкам, поедает бизнес-ланчи, а потом получает свою зарплату, раза в два большую, чем в среднем по стране, садится в «Форд Фокус», взятый в кредит, и едет домой – в двухкомнатную ипотеку… Редкому поэту, обладающему душевной чувствительностью, понятны и близки страдания работника офиса, который буквально собственной кровью поит бездушного монстра, корпорацию, с вечно равнодушным выражением юрлица.

В нашем новом выпуске предлагаем вам прослушать песню «Офис» группы «Оргия Праведников».

Сергей Калугин, автор текста и музыки:

Справка iworker: поэт, музыкант, автор песен. В настоящее время – лидер группы «Оргия Праведников», также активно выступает сольно.

– «Офис» – второй трек альбома «Уходящее солнце», который вышел в 2007 году. Но написана песня была намного раньше, в начале двухтысячных. Тогда я снимал квартиру вместе со своим другом Сергеем Томилиным, гитаристом и по совместительству IT-шником. Мы с женой жили в одной комнате, он – в другой, такая традиционная экономия на квартплате по-американски. Работал Серега тогда в «Майкрософте», и вот как-то он пришел домой, врубил AC/DC и начал жаловаться на жизнь. Мне этого было достаточно – я зафиксировал в голове звучащий рифф и в этой ритмике стал зарифмовывать текст. Так получилась акустическая версия «Офиса». Потом мы поработали над песней уже с группой, приблизили звучание к стилистике «Металлики», что повлекло за собой и некоторые перемены в тексте. Мы несколько отошли от опыта Сереги Томилина, но зато приблизились к тому, что происходит у всех и каждого.

Трагедия лирического героя этой песни в том, что он готовился прожить жизнь одним образом, а получилось по-другому, поскольку, как сказал Пелевин, культура в нашей стране – это всего лишь нарост на нефтяной трубе. Насколько я знаю, огромное количество людей, которые ходят на концерты «Оргии Праведников», мечтали реализовать себя в творчестве, в науке, в каком-то поиске, а приходится пахать в офисе и гонять нефть на Запад, потому что больше здесь нечем заниматься. Многие члены группы также были вынуждены совмещать творчество и офис. Более того – у меня у самого не раз было искушение забросить на какое-то время музыку и стихи, пойти заработать денег…

Как бы то ни было, мы существуем по мере сил, не предавая нашу основную деятельность. И мы при этом не чувствуем за собой морального права кому-то говорить: «Что ж ты, сука, в танке не сгорел?!». Сложно требовать от людей подвига. И я прекрасно понимаю тех, кто предпочел кормить семью, а не творить в рваных штанах. Я, кстати, считаю, что гораздо честнее работать в офисе, если ты не нашел себя, чем, например, писать за деньги хвалебные статьи про попсу, и при этом любить арт-рок и считать себя ценителем прекрасного. Это уже настоящее предательство. Лучше быть офисным планктоном.

Вообще я думаю, что офисный планктон – такая спящая армия Арагорна, это очень хорошие люди, которые просто ждут своего часа. Мой друг, философ Тарас Сидаш, сказал, на мой взгляд, интересную и страшную вещь: на каждом историческом разломе рождаются дети, предназначенные как для одного сценария развития событий, так и для другого. Так мое поколение и следующее – это во многом те, чьи способности, таланты и душевные качества оказались бы востребованными, если бы перестройка привела к действительно позитивным изменениям, если бы вслед за ней пришел духовный подъем, ну, а материальный – это всегда следствие… Тем не менее, развитие пошло в другом направлении, и прекраснодушные идеалисты оказались за бортом, в отличие от оборотистых дельцов и бандитов. Приходится представителям офисного планктона вести образ жизни двойного агента, который живет в чужой стране уже лет 25, обзавелся семьей и бизнесом, но наступит день и час, и он выполнит долг перед своей Родиной…

Чтобы перестать кормить офис «кровью своих мозгов», нужно относиться к своей деятельности по-философски, как к «контролируемой глупости», о которой писал Кастанеда. То есть нужно четко осознавать, чем ты занят, в силу каких обстоятельств и быть всегда готовым в любой момент вышвырнуть все это из своей жизни. Кстати, многие так и делают – копят какие-то деньги, покупают квартиру, сдают ее и уезжают на Гоа, чтобы припеваючи жить там на $20 в день. Тоже вариант, но, к сожалению, он мало продуктивен. Все-таки мы ощущаем свою полноценность, когда в результате того, что мы делаем, хотя бы несколько человек могут от всей души сказать: «Слушай, как здорово, что ты жил на этом свете!».

Антон Бажанов, 28 лет, старший юрист в банке, Москва:

– Переживания лирического героя песни мне не близки, потому что герой этот странный. Люди идут работать в офис, чтобы не рубить камень на морозе в минус 30, и зарабатывают там столько денег, сколько не снилось нашему пролетариату никогда. Ты сидишь в тепле, кофеек потягиваешь, клацаешь себе по клавиатуре, тут какие-то симпатичные тетки мимо тебя проплывают, а в конце месяца тебя ждет фиксированная зарплата. Гипотетически ты, конечно, должен там, в офисе, еще и работу выполнять, но она такая важная и сложная, что потратишь ты на нее… весь рабочий день, увы. Но если отстоять смену на заводе или поторговать на рынке, то всякие мысли про офисные страдания куда-то мистическим образом улетучатся. Конечно, сидеть 8-10 часов перед монитором в одной позе довольно-таки сложно. И поэтому почти у каждого «офисника» есть какое-то необычное хобби вроде фехтования, танцев, йоги, скульптуры… Если рядом еще есть друзья и близкие, то переключиться и отдохнуть от офиса становится еще проще. А в тот самый планктон, по моему мнению, человек превращается, когда перестает к чему-то стремиться и начинает высиживать часы на работе, делая изо дня в день одно и то же, вместо того, чтобы развиваться и двигаться вперед.

 Подготовила Ирина Толстикова 

Любой из пользователей нашего портала может предложить свою любимую песню о работе для этой рубрики: присылайте предложения по адресу – tolstikova@iworker.ru. В теме письма укажите «Песни о работе», в самом письме – имя автора/исполнителя и название песни, либо дайте ссылку на интернет-ресурс.

Толстикова Ирина

Японский офис как совершенная форма жизни

Если вам кажется, что у вас плохая работа, вы мало получаете, мало отдыхаете, не высыпаетесь и т.д., попробуйте устроиться в японский офис. Недели будет достаточно. Вы страстно полюбите своего русского начальника, своих русских коллег, свой офисный стол, свой обеденный перерыв и всю свою русскую жизнь.

* * * 

— Ты что, собираешься идти в офис вот так?! — Фотограф Икуру в ужасе смотрит на мои джинсы и полосатый шарф. — В кэжуал? В офис?!

Сам он надел брюки и выглаженную рубашку, хотя до сих пор я тоже видела его только в джинсах и свитере.

— А что такого? Не секретаршей же иду к ним устраиваться. — Я понимаю, что в очередной, примерно уже пятидесятый раз за день «потеряла лицо», но стараюсь сохранять хотя бы рассудок.

— Ты должна была одеться как бизнесвумен. Вот так, — он указывает на стройную японку в деловом костюме, отбивающую каблучками-шпильками дробь. — Произвести впечатление. Что ты серьезный человек.

— У меня нет костюма. И я не ношу каблуки.

Икуру глядит на меня спокойно, он уже овладел собой. Азиатские глаза наполняются безмятежным ожиданием нашего скорого позора. Он провожает меня на бизнес-ланч с руководством токийской риэлторской компании «Пасифик Ассет Мэнэджмент». От этого ланча зависит, пустят ли они меня (и его) в свой офис. Если не пустят, не будет ни репортажа, ни фотографий. То есть это жизненно важно — а я пришла в джинсах. Позор.

Сотрудники «Пасифик Ассет» подлетают ко мне, как три больших ворона. На ветру развеваются длинные полы гангстерских черных пальто, остроносые туфли блестят. Невозможно понять, насколько они шокированы моим видом — не исключено, что до глубины души, — но они держат лицо. Три японских рукопожатия (аттракцион для меня: японцы не пожимают друг другу руки) — мягкие касания безвольных холодных лапок. Меня предупреждали, что японцы не любят тактильный контакт и сжимать им кисти нельзя, так что мы просто аккуратно гладим друг другу ладони.

Официант, ежесекундно сгибаясь в поклонах, принимает пальто. Под пальто у воронов серые пиджаки, под пиджаками — светлые рубашки и галстуки в мелкую косую полоску. Из кармашков выглядывают выглаженные носовые платочки, которыми они никогда не воспользуются, так как сопли на японской шкале угрожающих жизни явлений расположены сразу после цунами и радиации.

Президент компании Хидеки Изуцу по-английски не говорит, его зам тоже, двадцатишестилетний Ватару Тойосаки, рядовой служащий, говорит, но с трудом, переводчика с нами нет. Так что общение скорее интуитивное. Они бросают на меня короткие взгляды, как встревоженные зверьки: кто хочет залезть к ним в нору? Ватару косится на босса — собственно, Ватару и есть мой «контакт» в «Пасифик Ассет». После изысканно куртуазных трехнедельных переговоров по имейлу он согласился представить меня начальству и попытаться провести в офис. Для японского служащего — кроме шуток — это смелый поступок.

Приступаем к обмену визитками — здесь этот ритуал очень важен. Во-первых, жизненно необходимо само наличие визитки (без нее ты пустое место). Во-вторых, ее качество (из Токио я привезла коллекцию плотных, ажурных, дизайнерских и т. д. карточек). В-третьих, нужно уметь правильно ее дать. Визитку следует протянуть, держа за два верхних уголка большими и указательными пальцами и склонившись в легком поклоне. Визави при этом делает то же самое. Когда края ваших визиток практически соприкасаются, нужно выпустить свою и перехватить его. Обмен визитками у японцев как соприкосновение усиками у насекомых…

С точки зрения качества визитки «РР» оказались неконкурентоспособны (слишком мягкая бумага), но все равно счастье, что я их взяла. На них было написано, что я руководитель отдела. И я протягивала их почти правильно. Кроме того, боссу понравились мои big blue eyes, большие голубые глаза.

— Мы разрешаем прийти в наш офис.
 

Зазеркалье

Офис — скромных размеров помещение с выгородкой для переговоров и террасой. Белые стены, белый потолок, белый пол, белые столы и рубашки. Черные кресла, черные пиджаки, черные волосы и черные тапки (в японских офисах носят сменку). Корзины для бумаг отличаются разнообразием: есть белые, а есть черные. Сотрудники офиса как ожившие шахматные фигуры на зазеркальной доске. Называются они «сараримены» — от английского salary man, то есть попросту человек на зарплате.

«Пасифик Ассет» — амбициозная молодая компания (ей всего несколько лет, сотрудников не больше десяти и все младше сорока) с оборотом около 30 миллионов долларов в год. Суть их деятельности заключается в следующем: они покупают здания в Токио (от 1 до 5 миллионов долларов каждое), а потом перепродают их клиентам. Заодно они помогают клиентам брать под это дело кредиты и просто консультируют по вопросам, связанным с кредитованием.

Для меня все это звучит как что-то, скучнее чего нет занятия на белом свете. Очень душно. Черно-белый дизайн вызывает приступы муторной, гриппозной тоски. Но фигурки в накрахмаленных светлых рубашках чувствуют себя здесь комфортно. Они сосредоточенно просматривают на мониторах базы данных недвижимости и схемы расположения комнат. Они пишут деловые имейлы и говорят по телефону с клиентами. Напряженные позы, азартные интонации, расширенные зрачки, возбуждение в воздухе. Они не отвлекаются и не разговаривают друг с другом. Проходит час, два, три, и я начинаю верить, что им и правда не скучно.

— У меня сейчас будут переговоры с клиентом! — сообщает Ватару с пубертатным восторгом.

Его босс Хидеки Изуцу-сан («сан» — уважительный суффикс) благосклонно кивает. Он спокоен и умиротворен, как синтоистский божок. Он зовет меня на террасу и садится на диванчик с белоснежными пуфиками. Он совсем не щурится в ослепительном рассеянном свете. На этот раз у нас есть переводчик, и босс рассказывает, что японская недвижимость очень стабильна, в нее выгодно инвестировать, так как в стране политически и экономически безопасно и совсем нет преступности. А я думаю про землетрясения и цунами — стала бы я инвестировать в такую стабильность? — но боссу не возражаю. Потому что он может купить соседнее здание за пять миллионов, а я не могу. А еще потому что он — босс. Боссу не принято возражать.

Пока длится проповедь, через стеклянную дверь террасы я наблюдаю, как идут переговоры Ватару с клиентом. Клиент — мальчик на вид лет шестнадцати (потом выясняется, что мальчику тридцать четыре и у него недвижимость по всему Токио). На нем ослепительно золотые часы и матово-золотой галстук. Загар из солярия на японской коже смотрится странно, придавая ей зеленоватый оттенок. Впрочем, с золотом гармонирует.

— Похож на якудза, — озабоченно шепчет фотограф.

Ватару что-то подсчитывает на калькуляторе, показывает результат подсчетов клиенту — тот, судя по мимике, остается доволен. Босс наконец выпускает меня и фотографа с террасы: переговоры окончены. Для закрепления деловых отношений Ватару уводит клиента на ланч, я увязываюсь за ними. Клиент удивляется, но держит лицо и вынимает визитку. Соприкасаемся усиками, и я получаю от него плотную гладкую карточку. Его зовут Тадзуо Марумо, остальное написано иероглифами. Но я все равно тщательно их изучаю, чтобы он не обиделся.

Приносят суп и лапшу. Деловитый Ватару и его клиент в золотом галстуке всасывают в себя пищу с оглушительным хлюпаньем. Хлюпать и чавкать в Японии принято: это свидетельство уважения к кулинарным способностям повара. Тадзуо-сан не возражает, чтобы его снимали для «Рушен Репортер». Не знаю, может, он, конечно, якудза, но невозможно вообразить в России каких-то залетных иностранных журналистов, щелкающих фотоаппаратами на сделке по покупке дорогостоящей столичной недвижимости…

После ланча Ватару с клиентом театрально раскланиваются посреди улицы. Удобная все-таки штука этот японский поклон: сразу ясны все расклады — кто альфа-самец, а кто бета и кто насколько кого уважает.
 

Много я

— Главное — правильно кланяться, — сказала строгая японка в очках.

Строгая японка работает в отделе кадров IT-компании «Либер Воркс» — еще один японский офис, в который мне удалось попасть. Она изучала в университете социальную психологию, поэтому я и задала ей вопрос: «Что самое главное для успешной социализации в японском офисе?» Возможно, ее английский дал сбой и она поняла мой вопрос неверно, но, так или иначе, ответ прозвучал именно так: «Правильно кланяться».

Лично у меня желание кланяться появилось где-то на третий день исследования японских офисов. Довольно острое желание: не дело, когда вокруг все друг другу кланяются, а ты, как дурак, только щупаешь их ладони…

— А как правильно?

— У нас есть три угла поклона, — объясняет кадровичка-психолог. — Девяносто, сорок пять и пятнадцать градусов. Пятнадцать — обычный вежливый поклон. Мы кланяемся, даже когда говорим по телефону и абонент нас не видит, это просто рефлекс… Сорок пять — знак настоящего уважения… Не совсем так, — она сочувственно наблюдает за моими попытками поклониться. — Это мужчины при поклоне держат руки по швам, а женщины скрещивают их спереди… Да, так. А девяносто градусов — это если ты очень виноват. Например, от клиента пришла жалоба.

— И кому тогда кланяться под углом девяносто градусов: боссу или клиенту?

— И боссу, и клиенту.

«Либер Воркс» производит софт для японских больниц — компьютерные программы, позволяющие вести пациентов от ресепшена до диагноза, сохранять все данные об обследованиях в цифровом формате и обмениваться этими данными между больницами. На почетном месте в закутке для переговоров висит плакат с оцифрованным рентгеновским черепом.

— Вот в России как передаются данные о пациенте из больницы в больницу? — интересуется Накаяма Нобуюки, замдиректора «Либер Воркс».

Чувствую себя персонажем из анекдота про русских и японцев, приехавших с визитом в советский цех. Русские: «Насколько мы от вас отстали?» Японцы: «Если честно, то навсегда».

— У нас пациент берет свои анализы, кладет их в пакет и несет в другую больницу.

— О! Просто у вас мало землетрясений. — Этот японец явно вежливее, чем те, из анекдота. — Здесь после землетрясения 94-го года многие госпитали потеряли информацию о пациентах. Стало ясно, что лучше держать все в цифре в централизованной системе.

В «Либер Воркс» 55 сотрудников, занимающих два душных помещения средних размеров. В каждом помещении несколько «островков», составленных из столов. Каждый островок работает над отдельным продуктом. У каждого есть свой босс (его легко распознать: самый спокойный и одухотворенный мужик), плюс в одном из помещений вместе со всеми сидит самый главный босс, а в другом его зам.

— Очень демократично, — говорит девушка-фиксер, которая меня сюда привела, бывшая сотрудница «Либер Воркс». — Босс не теряет коммуникацию с сотрудниками.

Я бы, конечно, назвала эту ситуацию не демократией, а скорее тотальным контролем, но, с другой стороны, у нас ведь начальники, даже если у них мания контроля, редко когда сидят с подчиненными в одном душном муравейнике, предпочитая отдельный кондиционированный кабинет.

Здесь действительно очень душно. Это не мешает примерно трети сотрудников сидеть в медицинских масках. Они тяжело дышат и обливаются потом, но намордники не снимают. Японцы обожают медицинские маски. Они в них ездят в метро и автобусах, ходят в магазины и на работу (отчего Токио напоминает постапокалиптический город из голливудского фильма про вирус, истребляющий человеческую расу). Они считают, что маски их защищают от всего ужасного, что есть в этом мире: от простуды, от радиации, от пыльцы, от чумы, от сглаза. Но главное — от простуды. Заболеть — катастрофа для сараримена. Пропускать работу нельзя. Приходить на работу с соплями нельзя.

В закутке для переговоров несколько сотрудников, глядя на большой экран, обсуждают — очень страстно — какие-то желтые круги. Круги неожиданно превращаются в очки. Всплывают надписи на японском.

— Как очки делают тебя счастливым? — бубнит переводчик. — Насколько грязные у тебя очки? Кому нужны очки: компании или отдельному индивиду?

Выясняется, что это тренинг — практика проведения презентаций. Очки — тренировочный «продукт». «Либер Воркс» очки не производит, просто многие сотрудники здесь очкарики, так что это близкий всем образ.

Как и в «Пасифик Ассет», все сотрудники полностью поглощены текущей работой. Русский офисный досуг навроде «попить чайку с печеньками» показался бы им полным бредом. Впрочем, для японского офиса здесь все достаточно либерально: представители менеджмента должны быть в костюмах, но вот программистам разрешается носить джинсы. Дизайн тоже не может не вселять оптимизм: стены, пол и потолок белоснежные, зато столы и стулья — зеленые.

Муравейник мерно жужжит, на экранах какие-то таблицы и схемы. На стене красуются иероглифы слоганов: «В этом году мы стремимся: 1. Увеличить доход компании. 2. Начать что-то новое в компании. 3. Сделать так, чтобы клиент был удовлетворен еще больше. 4. Создать комфортную среду для работы в компании».

Вдохновившись «комфортной средой», задаю вопрос молодому сотруднику:

— Если вы уже закончили то, над чем сегодня работаете, можете себе позволить посидеть в чате или поиграть в компьютерную игру?

— Закончил? — юный сараримен смотрит непонимающе. — Так не бывает. Если я закончил одно дело, я должен тут же найти себе другое. Игры, скайп, личная почта — как можно заниматься таким на работе?! Но вообще у нас тут все очень либерально. Вот мой друг работает в офисе, где запрещено разговаривать. Если хочешь что-то сказать соседу, нужно отправлять ему сообщение на рабочую почту.

— До которого часа работаете?

— Официально до шести-семи. Но обычно мы не успеваем все доделать и задерживаемся часов до одиннадцати.

— Выходные?

— Суббота и воскресенье. Но обычно мы не успеваем все доделать и приходим сюда в выходные.

— Тяжело? Устаете?

— Совсем нет. Здесь у нас хорошо. Очень либерально организованный офис. И кофе из автомата бесплатно.

Из бесплатного есть еще тапочки, ящички для личных вещей и душевая кабинка. Для тех, кто не успел все доделать и остался в офисе на ночь. И еще тряпочки. Штук пятьдесят одинаковых тряпочек. Этими тряпочками сотрудники по пятницам протирают свои столы.

Глядя на тряпочки, я вспоминаю слова Ясумото Хиройоси — молодого японца, работающего на радио в Москве:

— Мы, японцы, как роботы. Стали роботами после Второй мировой, когда нужно было, сплотившись, поднимать экономику — и теперь не можем остановиться. Работа — источник самоидентификации. Японец при знакомстве в первую очередь называет свою должность, позицию, а потом имя.

Я уже иду к выходу, когда меня догоняет замдиректора «Либер Воркс». Странно: вроде бы и попрощались, и визитками обменялись.

— Я забыл вам сказать про философию нашей компании! Мы работаем не только для наших клиентов, но и для пациентов. Мы работаем для их семей. Мы работаем для общества… Мы работаем…

Мы, мы, мы… «Ватакуси тачи», «ватакуси тачи»… У японского «я» есть множественное число: «мы» — попросту «много я». И отдельных «я» в японском языке предостаточно. Есть «ватакуси» — очень формальное «я», «ватаси» — просто формальное, «орэ» — грубое «я» для мужчин, «васи» — для стариков, «атаси» — для женщин. Еще «боку» — тоже для мужчин и очень продвинутых женщин. Куда проще назвать свою должность, чем выбрать подходящее «я».
 

Кароши

На четвертый день «работы» в японских офисах я чувствую, что остро нуждаюсь в продолжительном отпуске. По утрам и вечерам, ухватившись за свисающий с поручня ремень в вагоне метро, я вишу в толпе полудохлых сарарименов. Сараримены — в пиджаках и галстуках, в масках и без, с темными мешками под глазами — покачиваются из стороны в сторону и закатывают глаза. Они умеют спать стоя. Я покачиваюсь вместе с ними, но стоя спать не могу. Есть такое японское слово «кароши» — это смерть от перенапряжения на работе. Не хочу кароши. Хочу домой. Хочу в офис «РР». Может, мы и отстали от них навсегда, но мне точно не нужно первенства такой вот ценой.

Четверг, 23.00, но рабочий день не кончается. Президент Passific Asset, его зам и Ватару после работы (обычное дело) идут корпоративно отужинать. Kichiri — дорогой ресторан на верхнем этаже токийской высотки, в нем нужно снимать обувь. Они заказывают саке и почему-то шампанское, суп мисо и горы сырых морских тварей, и лапшу, и крупный, липкий японский рис, и какую-то мутно-зеленую ароматную кашицу в красивых пиалах. Официант обслуживает нас стоя на коленях, его улыбка — как теплый сироп, она могла бы быть соусом к рису.

Босс Хидеки Изуцу вынимает из кармана ручку «Монблан» и калякает что-то в блокноте. Ватару и зам дружно восхищаются ручкой.

— У меня тоже «Монблан», — зам демонстрирует свою ручку. — Но у босса дороже.

В принципе это касается не только ручек «Монблан». Их рубашки, пиджаки, галстуки, смартфоны, фотографии женщин в смартфонах — все выдержано в едином стиле, просто «у босса дороже».

Впрочем, у босса еще имеется навороченный фотоаппарат «Никон».

 — Босс — фотограф, — с восхищением поясняет Ватару.

— Вы профессиональный фотограф? — удивляюсь я.

— Пока не совсем профессиональный, — обтекаемо отвечает Хидеки-сан. — Но я уже снял себе собственную фотостудию в центре Токио…

— В центре Токио очень дорого, — вворачивает Ватару.

— …в центре Токио, да. И учусь снимать. Вот моя студия. — Он крутит колесико «Никона», демонстрируя снимки какого-то белого сияющего пространства. — Я снял ее, чтобы в моей жизни было что-то кроме работы…

— Босс очень занятой человек, — поясняет Ватару.

— …Но я пока не бываю в студии.

— Почему?

— Нет времени. Слишком много работы. И на жену нет времени.

— Да, и у меня тоже, — вздыхает зам.

У Ватару жены пока нет, так что он просто кивает.

— Тогда зачем же вы сидите сейчас здесь, вместо того чтобы идти домой к женам?

Все трое смотрят на меня недоуменно.

— Наши жены понимают, что выпить с коллегами после работы — это тоже часть работы, — говорит зам. — А в России женщины что, этого не понимают?

— Понимают, но нечасто, — отвечаю в японской манере.

— В России красивые женщины. Большие голубые глаза. — Зам запивает саке шампанским. — У нас тут много русских проституток… — Взгляд его затуманивается. — Простите. Давайте лучше о чем-то другом.

— Давайте. Я слышала, в Японии огромный процент разводов после выхода мужчины на пенсию, — мстительно говорю я. — Потому что, по сути, только на пенсии супруги начинают близко общаться. И часто не сходятся характерами.

— Да, это так, — с непонятной гордостью говорит зам. — И еще много самоубийств. Работа в компании для японца превыше всего. У японцев…

— И что, вы не боитесь, что с вами случится то же самое? Развод после выхода на пенсию?

Зам улыбается и пожимает плечами. Кажется, ему все равно.

— …у японцев установка на пожизненную работу в одной компании, — продолжает он куда более важную мысль.

— А на сколько лет подписывается контракт с сотрудниками в вашей компании?

Зам поворачивается к клюющему носом боссу и что-то говорит по-японски. Босс вяло отвечает, цепляет палочками кусочек тунца, проглатывает и снова погружается в сон.

— В нашей компании контракт с непроставленной конечной датой, — говорит зам.

В контексте нашего разговора эту фразу, вероятно, следует понимать так, что конечной датой в их фирме может стать разве что дата смерти сотрудника, протрудившегося всю жизнь на благо компании. Однако с контрактами все не так просто. Система пожизненного найма, предполагающая рост зарплаты пропорционально выслуге лет и гарантию занятости вплоть до пенсии, становится сейчас в Японии все менее популярной, по крайней мере на уровне каких-то юридических гарантий. Система эта отражает, скорее, образ мыслей нанимателя и нанимаемого.

И тот и другой искренне исходят из того, что право на отпуск и нормированный рабочий день — нелепая формальность. Обоим ясно, что две недели отдыха полностью разрушают рабочий настрой и что уйти с работы раньше, чем босс (а босс обычно сидит часов до десяти вечера), означает страшно его оскорбить. Если же это негласное соглашение нарушается наемным работником, после законного отпуска или долгого вечера в семейном кругу на работу он рискует уже не вернуться. Широко практикуется специальная форма найма, подразумевающая, что сотрудник находится не в штате, а как бы на договоре. Такой договор легко разорвать. Особенно если не проставлена конечная дата.

— А вы давно брали отпуск? — спрашиваю Ватару и зама (босс спит).

— Я путешествовал, когда был студентом, — обтекаемо отвечает Ватару.

— Я не беру отпуск, — говорит зам. — Слишком много работы.
 

Место для сна

После ресторана едем к Ватару домой. Вообще-то, считается, что попасть в дом к японцу — огромная честь, однако наша радость слегка омрачается тем, что мы с фотографом оплачиваем такси, а такси в Токио страшно дорого — поездка обходится в 60 баксов.

У Ватару крошечная однокомнатная квартира с белыми стенами. Низкий черный диванчик, низкий черный журнальный столик, черная кровать — тот же шахматный морок, что и в офисе. Две пальмы и какие-то цитрусовые в кадках на полу. Больше в комнате ничего нет, да и не влезло бы. Очень чисто и очень холодно (центрального отопления нет — Ватару включает обогреватель). Кухня обнаруживается в шкафу: за раздвижными створками — плитка и раковина.

— Как же ты тут готовишь?

— А я не готовлю. Это место только для сна.

Ватару открывает лэптоп, заходит в почту, с дикой скоростью набирает латинские буквы, которые тут же превращаются в грозди иероглифов (из каждой грозди Ватару мгновенно выбирает один подходящий). Судя по юзерпику адресата, пишет он девушке.

— Девушка у тебя есть? — спрашиваю.

— Была. Сейчас нет, — Ватару продолжает долбить по клавишам. — Слишком много работы. Это тоже письмо по работе. Можно иметь прекрасную работу или прекрасную женщину… И то и другое одинаково круто. Хотя нет… Работу иметь все-таки круче…

Единственное место, куда можно удалиться, чтобы ему не мешать, — это сортир. Унитаз у Ватару, как и следовало ожидать, самый навороченный гаджет в доме. У японцев исключительно креативный подход к унитазам: чужеземное изобретение они впустили в свой дом, усовершенствовав его насколько возможно. Японские унитазы поют, греют, имитируют звук струящейся воды (мало ли чем вы на самом деле там занимаетесь), подмывают, орошают, сушат и делают еще много всего удивительного. У Ватару унитаз с минимальным набором кнопок, зато с функцией экономии воды. Струйка для мытья рук включается автоматически после слива и стекает из раковины прямо в бачок.

Когда я возвращаюсь, на журнальном столике перед Ватару разложены аккуратные конвертики с названиями разных стран.

— Это деньги, — деловито говорит он. — Когда-то я путешествовал, но теперь на это нет времени, а деньги остались. Если я буду менять их здесь, в Токио, потеряю на разнице курсов. Вот вы много ездите — может быть, поменяете мне что-нибудь?

Прижимистость в людях обычно меня раздражает. Смотрю на конвертики — и вдруг вместо раздражения чувствую жалость. На одном из конвертиков красивой латиницей написано: «Netherlands guldens». Он не знает, что в Голландии давным-давно евро.

Мы ничего ему не меняем, и он складывает конвертики в аккуратную стопочку. Высокая белая стопочка на низком черном столе.

— Я знал, что вы заглянете в гости, так что я заранее купил вам вино. — Скаредность как-то неожиданно мутирует в гостеприимство, Ватару ставит на стол бутылку. — И если вам далеко ехать, вы можете переночевать у меня. Вам нравится моя квартира?

— Маленькая, но уютная, — отвечаю я и думаю, что я бы в такой удавилась.

Азиатские глаза улыбаются дружелюбно и хитро.

— Когда-нибудь у меня будет жена, и мы снимем большую квартиру. А сейчас мне нужно место только для сна.
 

Отступники

— Я — фея, — говорит она детским мультяшным голоском.

На ней розовая короткая юбочка, розовый жакетик, розовые бантики, белые гольфы, красные туфли и накладные реснички. Ее зовут Сумире, ей двадцать один, я встретила ее на улице Харадзюку. Вернее, не встретила, а специально искала: Харадзюку — традиционное место скопления радикально выглядящей и, как я надеялась, радикально настроенной молодежи. Все эти офисы. Все эти боссы. Все эти поклоны. Должен же у них где-то быть социальный протест.

— Протест? Нет, я просто одета как фея из манги. Маме нравится мой стиль. А папа говорит, что это немного стыдно, но симпатично. А мужчинам не нравится мой стиль. Им нравятся женщины в элегантной прямой юбке. Но я буду ждать мужчину, которому понравится мой стиль.

Сложно беседовать со взрослой девицей, которая лопочет, как шестилетний ребенок, но я стараюсь:

— А друзья что говорят про твой стиль?

— У меня нет друзей. Ни одного друга, — она жестом обозначает невидимую слезку в уголке глаза.

— А на работе?

— На работу так приходить нельзя. Даже реснички нельзя. Я работаю кассиром в магазине. Кассир не может быть феей.

Банальностью будет в очередной раз подметить, что Токио — город одиночества (хотя это так). Но если фея в розовом платье и является каким-то символом, то именно одиночества, а не протеста.

А вот панк — вон он, японский панк! — он-то наверняка протестует. У лотка-развала с наручными часами стоит всклокоченный парень в черной косухе, в ошейнике с металлическими шипами и таких же браслетах.

— Хочешь с ним поговорить? — участливо спрашивает фотограф Икуру.

— Хочу. Но ведь он меня, наверное, пошлет?

— Панк не посрет. — Русский у Икуру хороший, но некоторые сочетания звуков даются с трудом. — Панк очень вежливый.

Панк и впрямь вежливый. Икуру представляет меня, и панк кланяется 15-градусным поклоном, в глазах паника. Он похож на испуганного коня, разве что не всхрапывает.

— Скажите, вы панк?

— Что такое панк?

— Ну, ваш стиль… он предполагает какой-то социальный протест?

— А, стиль… — Он как-то сразу расслабляется и снова погружается в изучение хитросочиненных часов с десятью циферблатами. — Протеста нет. Я просто хочу казаться сильнее, крупнее и мужественнее.

Он поправляет штаны — и только тут я их замечаю: рэперские, приспущенные на заднице. Очень мужественно.

Настоящего отступника я нахожу не на Харадзюку, а на сайте коучсерфинга (база бесплатных вписок по всему миру). Юу Коянаги — высокий, нескладный, бритый налысо японец в очках. Ему сорок пять, и он сейчас переживает вторую молодость: уволился с работы и начал учиться и путешествовать — поведение, исключительно нетипичное для японца. Коянаги изучает психологию языка, заведует благотворительным фондом и отчаянно пытается наладить контакт с внешним миром. Например, организует для иностранцев всякие познавательные мероприятия.

Меня и еще нескольких европейцев Коянаги ведет в maid-cafe («кафе служанок») — одно из многочисленных тематических заведений в Токио. Еще бывают хостес-кафе (там официантки изображают что-то вроде заботливых жен), кэт-кафе (много котиков, которых разрешается гладить) и т. д. и т. п.

Мэйд-кафе находится в Акихабаре — это токийская «Горбушка», район, где продается всевозможная техника и тусуются отаку — фанатичные поклонники аниме, манги, компьютерных игр и т. д. Мэйд-кафе — заведение для отаку и туристов. Официантки на радость педофилам, даром что совершеннолетние, выглядят как девочки-подростки из аниме. Они наряжены в идиотские розовые кукольные платья с кружавчиками и разговаривают идиотскими писклявыми голосами. Клиентов они называют «мой господин».

«Служанка»-нимфетка, сладко улыбаясь, размешивает мне ложечкой сахар в чае. За ее действиями ревниво наблюдает японский детина в костюме медведя. К официанткам нельзя прикасаться, запрещено спрашивать их номера телефонов. За дополнительную плату с ними можно поиграть в игрушки. Фотографировать тоже запрещено, но я зову менеджера и инициирую посреди всей этой вакханалии процедуру обмена визитками. Как журналистам из русского еженедельника, нам разрешают снимать.

Нимфетки пищат с удвоенным энтузиазмом: выясняется, что у Коянаги сегодня как раз день рождения. «Служанки» вытаскивают его на сцену, замыкают в розовый синтетический хоровод, напяливают на лысую голову плюшевого барсука, кормят жирными белыми тортиками с розовым кремом. От смущения он ежесекундно кланяется. Капли пота текут из-под барсука по гладким вискам.

У него нет семьи. Двадцать лет — всю свою молодость — он проработал в фармацевтической фирме. Острая жалость к японцам мужского пола появляется примерно на третий день и крепнет после каждого нового знакомства.

Розовые «служанки» наконец снимают с него барсука и отпускают со сцены.

— Хотите, я вас отведу в изакайю (от японского «саке». — «РР»)? — спрашивает Коянаги; ему явно хочется отсюда сбежать. — Традиционное японское место, где выпивают. Там мы встретимся с моим другом, он придет после работы. Он очень много работает. Там вообще будет много сарарименов.

Вообще-то, это мой последний день в Токио, и я рассчитывала провести его без сарарименов. С другой стороны, уж лучше они, чем этот плюшевый ад.

Друг-сараримен приходит в начале одиннадцатого, он мил и расслаблен, ему под пятьдесят. За соседним столом мужчины в белых рубашках и галстуках. И еще за одним. Пьют саке и сёчу, японскую водку. Чавкают морскими животными.

— Вот ты думаешь, они все приходят сюда после работы из каких-то корпоративных соображений, — говорит Коянаги. — А они на самом деле просто не хотят домой. Им там неинтересно. Они все — самураи, офисная служба для них — война. С женами не обсуждают войну. Правда, Акио-сан?

Друг Акио мудро прихлебывает саке:

— Мы знаем, что семья — это ценность, но все же не главная. А ценность номер один, смысл жизни — работа. Жене неинтересно обсуждать со мной мою работу, ей интересно обсуждать магазины. О чем мне с ней говорить?

Даже страшно представить, что будет, когда эта нация, жадно абсорбирующая и доводящая до совершенства все мировые тренды, решит, что семья — все-таки ценность номер один. Но пока все спокойно. Зал постепенно заполняется офисными работниками в костюмах. Черно-белыми сарарименами облеплен весь пол (здесь сидят на полу). Многие не поедут после изакайи домой, а переночуют в гостинице в капсуле. Если дом далеко, капсула обойдется дешевле, чем ночное такси. Зачем тратиться? Лучше завтра на эти деньги пойти в кэт-кафе гладить котиков. Или в хостес-кафе — разговаривать с женщиной, притворяющейся, что ты ей интересен. Официанток там обучают внимательно слушать рассказы клиентов об офисе, называть клиентов «мистер президент фирмы» и хвалить их за успехи в карьере…

Я оглядываюсь. Я спускаюсь на первый этаж. Черно-белые пьяные человечки повсюду. Может, роботы. А может быть, самураи, не желающие возвращаться домой со своей странной войны.

Толстикова Ирина

25 реальных жалоб сотрудников Google в Канаде:

1. «Руководство сотрудников» занимает больше одной страницы.

2. Когда я работаю из дома, мне приходится самому готовить себе завтрак, обед и ужин.

3. Я не чувствую разницы между настройками массажного кресла.

4. Выбор классических игровых автоматов в нашем здании ограничен, приходится идти в другой корпус.

5. Я толстею из-за неограниченой бесплатной еды.

6. Cтоит мне привыкнуть к выданному компанией телефону, как они раздают нам новую модель, и мне приходится учиться по-новой.

7. На обеде всю пиццу съели до меня и мне пришлось есть стейк.

8. Необходимо открыть тренажёрный зал в моём корпусе, чтобы я мог заниматься, не тратя времени на ходьбу до него.

9. Тридцатидюймовый монитор заслоняет вид на горы.

10. Выданные наушники портят мне причёску.

11. Моё рабочее место находится на одинаковом расстоянии от двух кухонь и мне приходится каждый раз решать, к какой из них идти.

12. 5 из 8-и халявных футболок, которые я получил в этом году, чёрные. Меня это раздажает. Я больше люблю синий цвет.

13. Во время корпоратива с прыжками с парашютом, нам обещали 50 секунд свободного падения, однако, просматривая видео с прыжка, я заметил, что там была всего 41 секунда.

14. Иногда, когда я иду за каким-нибудь напитком на кухню, оказывается, что их только что загрузили в холодильник, и бутылки не успели как следует остыть.

15. Диван в моём кабинете недостаточно длинный, чтобы вытянуться на нём во весь рост.

16. Из-за бесплатной еды в Гугл, мне уже чуть ли не год не доводилось ничего готовить и мои навыки в кулинарии страдают.

17. Когда я путешествую за счёт компании в другие офисы, еда в тамошних кухнях оказывается незнакомой и я не знаю, что мне выбрать.

18. Я обгорел на нашем корпоративе на море.

19. Мел для бильярдных киев не подходит по цвету к сукну на столе.

20. Я так наедаюсь во время завтрака, что не успеваю как следует проголодаться к обеду.

21. В игровой комнате у нас всего один бинбэг, так что мне пришлось сидеть на стуле, играя в Call of Duty.

22. Мы построили из мебели катапульту, но потолок оказался слишком низким, чтобы запускать апельсины на расстояние больше 45 метров.

23. По утрам я не могу любоваться на Харбор-бридж из-за того что над Сиднеем восходит солнце и мне приходится закрывать жалюзи.

24. Я не получал халявных футболок уже 3 месяца.

25. Повар, готовящий суши, не положил достаточно соуса аиоли в крабовый ролл.

Толстикова Ирина

Исследовательский центр рекрутингового портала Superjob.ru решил разобраться, существует ли в российском обществе дискриминация людей с лишним весом, в частности, при приеме на работу. 

Формально дискриминации по весу не существует: полный соискатель может устроиться на работу и построить карьеру с тем же успехом, что и стройный. Но это теория, а на практике бывает и по-другому. Неслучайно 35% россиян убеждены, что в нашей стране предпочтение отдается соискателям постройнее, тогда как перед кандидатом с явным лишним весом вполне могут закрыть дверь. Еще 45% респондентов отмечают, по их словам, «предвзятое и неуважительное отношение к полным людям» в целом, то есть не только при трудоустройстве, но и в прочих жизненных ситуациях.

К мысли о том, что в России есть дискриминация по весу при трудоустройстве, заметно чаще склоняются женщины – 43% против 28% среди мужчин. Представительниц прекрасного пола больше и среди тех, кто замечает неуважительное отношение к полным людям в обществе (56% против 36% среди мужчин). Кроме того, негативное отношение к людям с избыточным весом чаще отмечает молодежь до 24 лет.

На первый взгляд, данное мнение россиян не обосновано ничем, кроме стереотипов: думать о том, что ты, такой опытный и успешный, работу-то не получил из-за внешности, казалось бы, намного проще, чем честно признаться себе в недостатке навыков или образования. Однако существование дискриминации полных людей при трудоустройстве подтверждают и сами работодатели: 36% из них признались, что они действительно обращают внимание на наличие у потенциального сотрудника лишнего веса и при равных условиях выберут стройного и подтянутого кандидата. 

Пристальное внимание к килограммам соискателя работодатели объясняют так: «Лишний вес в 95% случаев – это слабость. Зачем нам безвольные сотрудники?»; «Человек с избыточным весом имеет целый набор комплексов, поэтому из него плохой работник»; «Не то что при прочих равных, а в принципе не рассматриваем полных. По этажам трудно ходить будет, да и стул на такого сотрудника не рассчитан»; «Сфера деятельности нашей компании – услуги для населения, поэтому внешний вид крайне важен для сотрудников. Если лишний вес не портит общего впечатления, то мы готовы рассмотреть такого кандидата. Если же такой соискатель вызывает негативные эмоции, то мы не готовы взять его в компанию».

И судя по всему, опасения не получить работу из-за лишнего веса присущи многим нашим современникам: обладателями лишнего веса себя считает 51% россиян. При этом 19% респондентов с удовольствием скинули бы до 5 кг, 17% считают, что у них 5-10 кг лишнего веса, еще 9% избавились бы от 11-20 кг, а у 6% опрошенных более 20 кг лишнего веса. «Да, я комплексую из-за своего веса. И мне долго приходится настраиваться перед собеседованием»; «Ненормированный рабочий день – ешь где попало, что попало, с кем попало. И особенно на ночь глядя...» - сетуют опрошенные.

Справедливости ради стоит отметить, что 51% работодателей не смотрит на вес кандидатов, считая это неэтичным и даже аморальным: «В нашей компании много милых толстяков, которые куда лучше справляются с обязанностями, чем их стройные коллеги»; «Профессиональные и личные качества важнее»; «Считается, что полный человек менее дисциплинирован, чем стройный. Однако мы на собственном опыте убедились, что это не так».

Толстикова Ирина

Като Ломб, несмотря на образование химика(!), была одним из первых синхронных переводчиков в мире и могла бегло переводить на 8 языков, а в целом — понимала и работала с 16. И не было в ее время ни аудио дисков с голосами носителей, ни скайпа, ни языковых школ... Каааак? 

В своем бестселлере «Как я изучаю языки» она сформулировала десять весьма незатейливых правил для изучения языка. 

1. Заниматься языком необходимо каждый день! Это как со спортзалом — если хотите внушительные мышцы — тренируйте их систематически! Выделяйте хотя бы 10-15 минут для чтения или повторения новых фраз. 

2. Если желание изучать язык ослабевает слишком быстро, придумайте свой собственный алгоритм занятий. Например, немного занятий, потом — немного музыки, небольшой перерыв на прогулку. 

3. Контекст — наше все! Никогда не изучайте отдельные слова, только в контексте! Например, если вы запомнили выражение «strong wind», то одно из слов автоматически вызовет в памяти второе! 

4. Особенно полезно выписывать на поля учебников уже готовые отдельные фразы и стараться использовать их по максимуму в диалоге. 

5. Мысленно переводите в уме ВСЕ, что попадается на глаза — рекламы, отрывки песен, диалогов, названия газетных статей. Незатейливо и полезно! 

6. Заучивать наизусть — полезная вещь! Но заучивать надо только то, что уже стопроцентно правильно или предварительно исправлено преподавателем! 

7.Уже подготовленные к употреблению фразы, идиомы записывайте и сохраняйте в памяти в первом лице. 

Например: «I am only pulling your leg» (Я тебя только дразню). 

8. Любой иностранный язык нельзя изучать изолировано, типа — я просто буду тихонько делать упражнения в тетради и слушать преподавателя.

Смотрите фильмы, читайте литературу и газеты в оригинале, общайтесь с англоязычными друзьями в интернете! 

Собственно, Като Ломб начала изучать русский с «Мертвых душ» Гоголя и внушительного словаря!

9. Не бойтесь ошибок, бойтесь неисправленных ошибок! Никогда и ничего не оставляйте непроверенным. 

10. Будьте уверенны, что несмотря ни на что, вы выучите язык! 

И напоследок, когда 86 -летняя Като Ломб встретила своего 54-летнего друга, она произнесла решающую для его жизни фразу: «Стив, ты так молод! Столько лет впереди, столько языков еще выучить!»

Толстикова Ирина

Британский психолог Кевин Даттон составил список профессий, в которые люди с неуравновешенной психикой или со странными наклонностями идут охотнее всего. Специалист выделил десять таких профессий, расположив их в своем рейтинге в порядке убывания. Аналогичный список был составлен и из профессий, в которые психопаты идут менее охотно. Если верить ученому, то чаще всего психов можно встретить среди президентов компании, а вот в рядах работников обслуживания они встречаются гораздо реже.

Свое предположение относительно того, куда чаще идут работать люди с неуравновешенной психикой, Даттон изложил в книге «Философия психопатов: как святые, шпионы и серийные убийцы могут научить нас успеху». Как пишет Newsru.com, в начале своей книги писатель приходит к выводу, что главные качества психопата — зашкаливающие хладнокровность, безжалостность, эгоизм, отсутствие эмоций и нацеленность на результат. При этом, считает автор, весь этот набор качеств запросто может помочь добиться успеха, если их направить в нужное русло.

В то же время окружающим, скорее всего, будет комфортно рядом с таким сотрудником. В результате, основываясь на условиях идеального места работы для человека с неуравновешенной психикой, писатель составил рейтинг десяти самых «психопатических» профессий в порядке убывания:

1) президент компании 

2) адвокат

3) теле- или радиожурналист

4) продавец

5) хирург

6) журналист

7) полицейский

8) священник 

9) повар

10) военный

Одновременно автор предлагает список из десяти самых непривлекательных профессий для психопатов. В него вошли такие профессии, как сиделка, медсестра, терапевт, работник обслуживания, стилист, сотрудник благотворительного фонда, учитель, художник, врач и бухгалтер.
Читать полностью:http://www.rbcdaily.ru/2012/11/07/cnews/562949985085592

"Музыка волн, музыка ветра"(с) Виктор Цой

А приглашенная звезда - сосед с дрелью

Ой, а я его так любила, когда была передача "Итого"...Такой умница. И, мне кажется, хороший человек

А я вот вообще почти не употребляю. Иногда мне кажется, что из-за этого моя жизнь гораздо менее богата приключениями...но что поделать. Вот не люблю и все тут.

Как изящно автор дает понять о качестве этого киношедевра.

да, очевидно, что до мирового братства далеко - существует огромное количество барьеров - от языковых до законодательных и просто интеллектуальных. Брешь между теми, кто может обрабатывать огромное количество ценной информации, отделяя...

Пауза иногда пугает...есть же хотя бы такое выражение - "неловкая пауза". В общем - непростое искусство.